Рассказ осужденной за госизмену россиянки: «У них был план по отлову шпионов»

Супруги из российского города Калининграда Антонина Зимина и Константин Антонец год назад были осуждены за госизмену. Это дело засекречено, суд проходил без СМИ. Супруги своей вины не признают. Этот процесс широко освещался в прессе, но до сих пор фигуранты дела лично не имели возможности изложить свою точку зрения.

Теперь Антонина Зимина, находясь в колонии, рассказала корреспонденту издания Север.Реалии, что стоит за ее обвинением в госизмене.

Суд над Антониной Зиминой, обвиненной в госизмене

24 декабря 2020 года Калининградский областной суд за закрытыми дверями признал виновными в госизмене эксперта Фонда Горчакова Антонину Зимину и ее супруга, юриста Константина Антонца. Поводом для возбуждения дела стало фото сотрудника ФСБ с их свадьбы, которое попало в интернет. Позже появился второй эпизод: следствие обвинило супругов в передаче секретных документов спецслужбам Латвии.

Зимина получила 13 лет лишения свободы в колонии общего режима. Антонец – 12,5 лет строгого режима. До вынесения приговора каждый из супругов провел несколько лет в одиночных камерах СИЗО.

В апреле Апелляционный суд в Москве оставил приговор без изменения. 16 сентября Верховный суд отклонил кассационную жалобу супругов.

«Ни на что не надеюсь. Ничего не жду»

Читайте по теме:Мошенничество с донатами: как благотворительные деньги осели в офшорах криптоафериста Богдана Прилепы

Антонина Зимина сейчас отбывает наказание в ИК-2 в поселке Ульяновка в Ленинградской области. Недавно она получила возможность звонить своим близким в Калининград и согласилась рассказать о своем деле по телефону. Зимина уверила корреспондента Север.Реалии, что последствий она не боится:

– Мне бояться уже нечего абсолютно. Срок мне уже дали. Я уже оставила надежды. Ни на что не надеюсь, ничего не жду. Но я все-таки верю, что все когда-нибудь наладится. Я все равно верю в справедливость.

– В каких условиях вы сейчас находитесь?

– В отряде у нас 98 человек, общежитие. Сплю на верхнем ярусе кровати. Сейчас довольно холодно на улице. У меня 20 декабря милиция, как мы называем сотрудников ФСИН, отобрала штаны, которые я заказала на фабрике, из плотной ткани. Оставили только те, что выдали – из летней ткани, похожей на атлас, в них довольно холодно. Еще куртку отобрали и платок. У меня еще есть пальто. До этого только на улице строились, были сильные морозы. Потом, когда повально люди начали болеть (примерно одна треть отряда болеет, и на фабрике это ощущалось катастрофически), построения стали проводить в общежитии. После того как забрали штаны, я слегла с температурой, врачи дали больничный. Теплые сапоги, которые прислала мама, пока не выдали, это довольно длительная процедура. Нужно три разрешения – от врача и два от начальника. У меня пока только два разрешения. Третье – чтобы забрать сапоги со склада – пока не подписано. Бюрократия тут очень суровая.

Антонина Зимина

– Ваши родители рассказывают, что вы работаете на швейной фабрике, шьете спецовки, из-за чего обострились проблемы со здоровьем.

 

– Да, есть сложности с работой. Синтепон, который у нас в работе, – это очень проблемная вещь. В куртках, когда мы носим, мы этого не замечаем. Но шить из него очень сложно, он чем-то напоминает стекловату. Если попадает в носоглотку, очень серьезная аллергия появляется. И не у меня одной – у многих аллергия на синтепон. Поэтому руководство на это не смотрит. Ну пьют люди «супрастин» или что им выписывают. Врач-дерматолог категорически была против, чтобы определять меня на производство. Написала соответствующие рекомендации и в медкарте, и в заключении, чтобы не отправляли. Но начальник счел, что все равно лучше на фабрику, потому что для людей в погонах определяющим является срок. Если срок длительный, то стараются отправить на производство – мол, человека еще можно как-то обучить.

«Подсунули не дело, а лажу»

В 2015 году Зимина была членом Клуба друзей Фонда поддержки публичной дипломатии имени Горчакова и в своей работе активно продвигала политику России и действующего президента. За ее «пропутинские» взгляды ей даже закрыли въезд в Литву осенью 2015 года. В Калининграде Зимина зарегистрировала Балтийский центр диалога культур, в котором проводила международные мероприятия. Она часто бывала за рубежом, приглашала в Россию иностранных коллег – и как раз в ходе такого общения, по версии следствия, сотрудничала с иностранной разведкой.

– Ваше дело было засекречено, подробностей в СМИ крайне мало. Вы, когда знакомились с делом, увидели доказательства вашей госизмены?

– Доказательств в деле нет. Я предполагаю, что у них был какой-то план по отлову, скажем так, шпионов. Следствие быстро смекнуло, что тут не пахнет шпионами – следователь очень злился на оперов, потому что подсунули не дело, а какую-то лажу. Но признать, что «мы, сотрудники ФСБ, на таком высоком уровне ошиблись, извините», для них, видно, было неприемлемо. Что они говорили: мы предполагаем, что она виновна. Защита спрашивала, почему нет доказательной базы, они на это отвечали, что уважаемый суд, вы же понимаете, что это шпионы, они хорошо конспирируются, какие могут быть доказательства? Фактически суд им верит на слово. И ничего изменить нельзя.

– Кто свидетельствовал на суде против вас?

– Все строилось на показаниях свидетелей, они же сотрудники ФСБ, то есть опера, которые уголовное дело возбуждали. Многие из них потом, кстати, были уволены. В итоге дело закрывается, этих оперативных сотрудников уже нет, они или уволены, или на пенсии, претензий ни к кому не предъявить. Защита настояла, чтобы вызвали Федорова. Оперативный работник, Федоров Иван Владимирович, он был уволен со службы. Его подписи стояли в первых ОРМах (оперативно-розыскные мероприятия. – СР) об обнаружении признаков состава преступления. Надо сказать, что это был один из самых наглых оперов. Когда он меня задерживал, посадил в автозак. А есть модели автозаков, где, когда выключается мотор, кислород не подается в камеру. Посадить человека минут на 20 в такую герметичную камеру – и начнется паника. Федоров объяснял, что это для улучшения памяти. Когда меня посадили в автозак – конечно, тоже воздуха не хватало. Я на это пожаловалась Еве Меркачевой (член Совета по правам человека при президенте России. – СР), она написала жалобу на его поведение. На суде у него было всего два ответа на вопросы: «Я не знаю» и «Я не помню». По-другому он не отвечал. Ирония как раз в том, что сотрудник, пытаясь улучшить память мне, сам, когда его спрашивали в суде, забыл все. Что самое интересное, до смешного доходило – в качестве доказательств были разговоры мои с мужем. Он жил в Москве, я в Калининграде, мы обсуждали какие-то новостные сайты, где-то смеялись. Это новости какие-то, российские СМИ, иностранные, что-то друзья публиковали, какие-то темы животрепещущие. Но это абсурд – фразы все вырваны из контекста. Попросили полный разговор предоставить, сотрудники ФСБ сказали: нам достаточно здесь две фразы, там две фразы…

Читайте по теме:Операция Salt Typhoon: Китайские хакеры перехватывали телефонные переговоры политиков США

Зимину и Антонца обвинили в том, что они передали спецслужбам Латвии документ, содержащий гостайну. Речь шла о приложении к постановлению правительства РФ, разработанном в калининградском министерстве экономики. Документ касался распределения субсидий резидентам калининградской Особой экономической зоны. По версии следствия, Антонец, работая в министерстве юристом, летом 2016 года скопировал электронный файл с документом, а позже супруги передали документ иностранным спецслужбам.

– Здесь вообще очень интересно, – рассказывает Зимина. – Предположительно Константин вывез документ, предположительно в эти даты. Почему все предположительно, мы спрашивали неоднократно. Когда начали выяснять происхождение этого документа в самом Министерстве экономики, судьи были в ужасе. В Министерстве экономики все, включая министра (тогда министерство возглавляла Анастасия Кузнецова.– СР) и ее зама Нинель Салагаеву, друг другу через Mail.ru перебрасывали этот документ. Значимость его, важность либо секретность оспаривалась защитой. И учитывая, что был он на всех компьютерах в правительстве и перебрасывался через открытые каналы, я не понимаю, почему именно моему мужу вменяют вывоз.

Константин Антонец, муж Антонины Зиминой

– И что предполагало следствие – зачем и кому был передан документ?

– В деле есть всего лишь одна справка от Службы внешней разведки о том, что предположительно этот документ мог быть использован одной из разведок. Какой разведкой, не уточняется. Мне несколько раз в ходе следствия меняли страну. Я это узнала только в ходе ознакомления с материалами уголовного дела. Изначально вменяли госизмену в пользу Литвы. А Служба внешней разведки должна была каждый раз это подтверждать: «Да, видим признаки работы Зиминой со спецслужбами Литвы». Потом выяснилось, что Зиминой закрыт въезд в Литву вообще. А, ну тогда следующий документ – это всегда краткие документы в две строчки – «Видим признаки сотрудничества Зиминой со спецслужбами Латвии». Уже в конце следствия, когда следователь расписал, что предположительно, находясь в Латвии, Зимина изменяла родине в такие-то и такие-то даты, погранслужба ФСБ ему ответила: Зимина улетела в Ригу, а вернулась из Лондона. Где она была в этот момент, выяснить возможным не представляется. То есть версия с Латвией тоже рухнула. Я следователю говорила: «Тебя накрыжит твое же начальство. Понимаешь же, что изменить родине с самой собой невозможно». Следователь, конечно же, все понимает. Все понимало и его руководство. Когда все версии отпали, у них был итоговый документ: «Зимина, вероятно, сотрудничала с одной из западных спецслужб, западники регулярно контактировали с ней и давали ей задания». Мы в суде пытались спросить у сотрудников ФСБ, но ответа нам не давали – кто такие западники? Я суду объясняла, и судьи понимающе кивали, что термин «западники» годится для каких-то дешевых телешоу, где Запад против России, где все нас не любят. Но для обвинения это слишком.

– Вам предлагали признать свою вину в ходе следствия?

– Да, следователь сначала уговаривал, потом просто посадил в одиночную камеру, это был метод давления. Потом задержали мужа, сказали, что кто первый сознается, тому меньший срок. Конечно, это было трудно. Потом мне сказали, что, если я сознаюсь, мужа отпустят, чтобы я подумала об этом. Но непонятно, в чем признаваться. Я так понимаю, что следователь бы продиктовал. Он постоянно говорил об этом – что будет легче, будет проще всем, что шансов никаких нет, что ни одно дело не заканчивалось оправдательным приговором, если оно открыто, оно будет доведено до конца.

Еще один эпизод, попавший в СМИ – супруги якобы раскрыли личность сотрудника ФСБ, который был гостем на их свадьбе в 2015 году. Они разместили свадебные фото в соцсетях и тем самым опубличили оперативника. Между тем гости со свадьбы рассказывали Север.Реалии, что сотрудник ФСБ «сам себя раскрыл»: он выпивал, раздавал всем визитки и предлагал «сотрудничество», вспоминал глава латвийской политической партии «Действие» Руслан Панкратов. Позже этот эпизод отошел в деле на второй план, и в обвинении о нем речи нет. Однако вышеназванный «сотрудник ФСБ» проходил свидетелем по делу.

– Это Максим Денисенко, сотрудник ФСБ, хотя это с его слов, удостоверение он мне не показывал, – говорит Антонина. – Познакомились мы так: один общий знакомый, тоже сотрудник ФСБ, как-то на мероприятии сказал, что его коллеги интересуются мной. И сказал, что такой-то человек позвонит. Изначально я не была против. Я работала с Фондом Горчакова, и сотрудники ФСБ постоянно проявляют интерес к этой структуре. Денисенко пытался давать задания, на что я отказывала либо избегала их любым способом. Например, если касательно свадьбы – ему нужен был один иностранный политик, он просил подкинуть этому политику флешку. Что будет на ней, я знать не должна была. При этом даже в суде Денисенко не отрицал, что планировал спецоперацию в отношении данного политика, но тем не менее все документы о задании, которое давало ему его руководство, он уничтожил. Фактически суду не было представлено никаких документов, кроме справки, что все документы касательно меня были уничтожены. Но это ведь нелогично.

– О каком политике идет речь?

– Это рижский политик, на тот момент он поддерживал санкции против России и, как говорил Денисенко, был очень ненужным человеком для России. Я отказалась [выполнять задание]. Фамилию этого человека я называть не буду, потому что боюсь негативных последствий для него. Еще его интересовал Руслан Панкратов, пророссийский политик, как объект для вербовки. Не знаю, что там дальше получилось или не получилось, но то, что Денисенко хотел завербовать его со временем, это факт. Остальные задания касались иностранцев, которые приезжали на мероприятия Фонда Горчакова, они были несложные – узнать контакты, что-то ему передать, пригласить на встречу. Контактами поделиться для меня было несложно, тем более что это открыто. Но какие-то иные задания выполнять я не считала нужным. Тем более поведение Денисенко очень менялось. То он вел себя как Дон Жуан, то элементы и злости, и ревности, и агрессии. За три дня до свадьбы – хотя Денисенко планировал на мою свадьбу спецоперацию – мы сидели в его машине, и он уговаривал меня не выходить замуж. На суде Денисенко ответил, что он думал, что мой супруг мне не подходит. На лицо была личная заинтересованность. И в суде Денисенко признался, что испытывает ко мне неприязненные чувства, спустя даже столько лет, учитывая, что я сижу. Обычно, если у свидетелей есть неприязненное отношение, суд их показаниям не доверяет и сразу отстраняет. Но не в моем случае.

– Почему, как вы думаете, при отсутствии доказательств обвинительный приговор с таким большим сроком?

– Учитывая, что по этой статье («госизмена» – ст. 275 УК РФ) от 12 до 20 лет – как сказал прокурор: «Я же вам почти минималочку запрашивал». Сложилось так, потому что я не шла на поводу у следствия. Им нужно было, чтобы я признала хоть что-нибудь, хоть какую-то страну. Но я не буду клеветать на себя, понимая, что никаким боком меня притянуть ни к чему нельзя. Самое страшное было, когда арестовали супруга. Изначально его вообще нигде в деле не было. Арестовали его спустя год. Год – это срок для следствия, когда дело нужно было либо прекращать, либо хоть какие-то доказательства предъявлять. Они решили продлить срок следствия таким образом – еще добавив одного подследственного, тем самым увеличив тяжесть.

– Верховный суд отказал вам в кассационной жалобе. Будете бороться дальше?

– Я планирую пройти все инстанции до конца. Верховный суд, ЕСПЧ. Потом уже буду думать дальше.

– Вы вели в странах Балтии пророссийскую политику. Не обижаетесь теперь на Россию?

– Да, я вела пророссийскую политику. За это мне и был закрыт въезд в Литву. Но я, как человек мыслящий, прекрасно понимаю, что российская политика – во всем обвинять страны Балтики, демонизировать их – не имеет под собой никакой основы. Не так все страшно, не так плохо относятся к русскоязычным. Если приехать в Литву или Латвию, это станет ясно, когда пройдешь по городу. Есть ли обида на государство? Не знаю, в какое-то время, в период следствия я думала, что да. Сейчас, скорей всего, безразличие. Ну так сложилось, бывает. Я читала много историй гулаговцев и поняла, что чем-то схожи судьбы, и наша страна ведет себя в тоталитарной эпохе очень схожим образом. Да и на самом деле, во ФСИН тоже, если присмотреться, столько гулаговских пережитков.

Находясь в калининградском СИЗО Зимина объявляла голодовку из-за условий содержания и помещения ее в карцер. Также она жаловалась на побои со стороны сотрудников. В сентябре перед рассмотрением кассационной жалобы в Верховном суде Зимина была переведена в СИЗО Печатники в Москве, где также объявила голодовку из-за антисанитарии и отсутствия воды. Вместе с ней голодовку объявили и ее сокамерницы. Позже они ее сняли.

– Если в Лефортово в Москве все-таки порядок, жалобы слышат, и ОНК работает хорошо, то страшней всего в калининградском СИЗО. Сотрудники чувствуют абсолютную безнаказанность, и я ничего не могла сделать, и врачи их покрывали. Не достучаться. Хотя, казалось бы, близкие рядом, дом рядом, – рассказывает Зимина. – В Питере в СИЗО ноу-хау: если в углу есть дырка, и она заткнута бутылкой, бутылку нельзя поднимать, потому что оттуда выбежит крыса. В колонии, где я нахожусь сейчас, много кошек и никаких грызунов нет. Но у нас ужасные условия труда. Туалет на производстве такой, что туда лучше просто не заходить. Санитарные нормы тоже – в отряде нет душа. В карцер отправляют за любое незначительное нарушение – за незастегнутую пуговицу. А еще в карцер отправляют, когда кто-то начинает жаловаться. Сразу ему находят три, четыре, пять нарушений за день. Мне начальник отряда сказала, что я попаду в карцер на Новый год. После того как у меня забрали теплую одежду, они это сочли еще и нарушением – коробку в вещевой коптерке, все, что оставили, скинули на пол, забрали теплые вещи и мне за это рапорт, за беспорядок, хотя беспорядок устроили они. А еще мне продлили склонность к побегу. Это очень сложный профучет. Болею, не болею, есть у меня температура или нет, каждые два часа я должна прибежать в дежурную часть, чтобы отметиться, расписаться в журнале. Ночью проверяют, будить формально не должны, но меня не раз будили. Женщины возмущаются, из-за этого у меня проблемы в отряде. Ко мне сейчас, после того как я приехала из Москвы и сказала, что невозможно находиться в таких условиях, коллектив относится спокойно, держит дистанцию. Но это может измениться по желанию руководства в одночасье.

Автор: Татьяна Щеглова; Север.Реалии