Адвокат Кашкин
Профессиональный успех к каждому человеку приходит по-разному. Но достичь его без наличия и последующего доведения до совершенства какого-либо уникального, выгодно отличающего от других коллег профессионального качества, поистине невозможно.
Если говорить о юристах, то кто-то выделяется своим красноречием, кто-то усидчивостью, кто-то выдающимися аналитическими способностями. У адвоката Константина Станиславовича Кашкина не было ни того ни другого, ни третьего. Тем не менее, в профессии он достиг такой результативности, что ему могли бы позавидовать многие заслуженные и общепризнанные мэтры адвокатуры.
Нет, нельзя сказать, что остальные качества, необходимые для успеха в адвокатуре, были у Константина Станиславовича развиты как-то уж совсем слабо. Он не хуже и не лучше других публично выступал, был в меру въедлив, неплохо писал. В общем, обычный рабочий адвокат средних лет. Но было у Кашкина нечто такое, что делало его адвокатом уникальным. Да что там говорить. Ни у кого, кроме Кашкина не было таких профессиональных успехов в профессиональной деятельности. Почти ни одно из его дел, а специализировался Константин Станиславович на уголовном праве, не доходило до суда, а если и доходило, то государственный обвинитель, как правило, выдерживал несколько заседаний, после чего публично отказывался от обвинения. Слава шла впереди Кашкина, и многие следователи, когда к ним поступал его ордер для вступления в дело, сразу же брали самоотвод от расследования. Если же какой-то молодой следователь, только назначенный на должность, еще ничего не знал о Константине Станиславовиче и спрашивал мнение о нем у более опытных коллег, те лишь сочувственно похлопывали новичка по плечу и почему-то хмыкали. Узнаешь, мол, скоро, и, лучше сразу увольняйся.
Коллеги тоже не очень любили Кашкина, за глаза прибавляя к его фамилии слог «Ка», чтобы получилось нечто смешливо-обидное. Впрочем, адвокаты вообще народ достаточно самолюбивый и завистливый, и вряд ли многие из них готовы любить кого-то, кто явно умнее или успешнее. Это, однако, не мешало многим адвокатам в совсем уж безнадежных случаях рекомендовать для вступления в дело именно Константина Станиславовича. Все знали: войдет в дело Кашкин, заявит буквально пару ходатайств, явится на личный прием, и следователь сам через какое-то время запросит пощады. Обвинение либо переквалифицируют на менее тяжкий состав, либо и вовсе дело прекратят. Лишь бы не было больше этого адвоката в деле, лишь бы больше никогда с ним не встречаться.
Читатель, наверное, думает: что-то ты интригуешь, уважаемый автор. Ну, какое может быть такое качество у адвоката, что все дела у него хорошо заканчиваются? Сказки это все. Мы-то знаем, в какой стране Кашкин работает. Здесь оправдательных приговоров меньше одного процента, а вы про какие-то профессиональные качества и уникальные особенности юриста. Да, дорогой читатель, согласен со всеми доводами. Но наш Кашкин был настолько уникален, что умел побеждать даже в самых тяжелых и несправедливых ситуациях. Как он это делал, спросите вы, и, может ли еще кто-то достичь таких результатов? На второй вопрос ответим сразу: другой не сможет.
Читайте по теме:Операция в Санкт-Петербурге: бывший глава района Сергей Оверчук и его связь с коррупционными схемами
А вот на первый вопрос сам Кашкин, будучи человеком стеснительным и интеллигентным всегда, скромно опустив глаза в пол, отвечал одинаково: «Я попахиваю». Человек более напористый и менее сдержанный назвал бы это качество Кашкина гораздо грубее. Мы же с вами остановимся на средне-нейтральном. От Константина Станиславовича пахло. Нет. Возможно, читатель все же не понимает, о чем речь. От Кашкина не просто пахло. От него ПАХЛО. Это не было связано с отсутствием гигиены, какими-то дурными привычками или, не дай бог, болезнями. Вот таким человеком родился Константин Станиславович. С детства был очень пахуч, хотя мама мыла его каждое утро и каждый вечер с мочалкой и мылом. Такого мытья хватало буквально на несколько минут, а потом запах возобновлялся с новой силой. И запах этот, к сожалению, для окружающих не был каким-то приятным. Да что уж там говорить, совсем неприятным был этот запах. Маленького Костю водили по врачам, даже возили к одному знаменитому профессору в город Ленинград, но все, лишь зажимая нос обеими руками, рассказывали, что это не болезнь, а некая уникальная особенность кожи, источающей этот самый жуткий запах. Якобы люди с такой особенностью рождаются один раз в миллион лет, и Косте очень даже повезло, так как он наукой не изученный феномен. Быть не изученным наукой феноменом Константину Станиславовичу нравилось, мягко скажем, не очень. Окружающие сторонились его, другие дети отказывались играть и вообще находиться в одном помещении. Юного Костю с первого же класса школы даже перевели на домашнее индивидуальное обучение: одноклассники попросту били его и выгоняли из класса. Впрочем, это не мешало Косте расти умным, начитанным и очень вдумчивым мальчиком. В общем-то, другого варианта у него и не было. Других развлечений, кроме книг, у мальчика и быть не могло. Когда Костя окончил школу, и встал вопрос о том, куда поступать, на семейном совете был сделан выбор в пользу юриспруденции: парень начитанный, думающий, пишет хорошо. В институте Константин Станиславович тоже учился индивидуально. Общение с одногруппниками не заладилось. Ребята Кашкина сторонились, а девушки откровенно насмехались. Курсе на втором Кашкин, начитавшийся где-то, что повышенная секреция запаха свидетельствует о выдающихся мужских качествах, попытался убедить в собственной привлекательности нескольких одногруппниц, но потерпел сокрушительное фиаско. Мужские качества, может, и были выдающимися, но реализовать их не представлялось возможным. Даже самые несимпатичные девушки убегали от Константина Станиславовича, как от прокаженного. С тех пор Кашкин так и остался бобылем, однако через какое-то время внушил себе, что в одиночестве ему будет даже лучше и спокойнее, после чего поиски избранницы сердца прекратил.
После института дядя по материнской линии посоветовал молодому Косте идти в полицию, следователем. Работа ответственная, сидячая, а подопечные потерпят, если что. На то они и преступники, чтобы страдать за свои грехи. Со следственной работой, однако, не сложилось. Первая же утренняя планерка, на которой новенького представляли трудовому коллективу, закончилась тем, что этот самый трудовой коллектив практически хором потребовал открыть все окна, а пожилая дама – делопроизводитель и вовсе упала в обморок. В итоге все коллеги Кашкина сторонились, начальство никаких дел не поручало, чтобы не лицезреть на заслушиваниях, и молодой следователь оказался полностью предоставлен сам себе. Константина Станиславовича, как человека энергичного и достаточно амбициозного такое положение вещей не устраивало. Он неоднократно обращался к начальству с рапортами, требовал, чтобы ему поручили какое-то дело, но все было безрезультатно. Единственным плюсом было то, что у Кашкина, единственного из всех следователей отдела, был собственный кабинет. Другие следователи сидели в кабинетах вдвоем, а то и втроем. Константин приходил на работу к 9:00, уходил ровно в 18:00. Все рабочее время он проводил в одиночестве в собственном кабинете, никто его не трогал. Начинающий следователь мог читать книги, мог играть в компьютерные игры, мог спать. Зарплата была хоть и небольшой, но начислялась своевременно. Многим бы такая ситуация даже нравилась, но только не Кашкину, которому хотелось какой-то реализации. В итоге целый год, навсегда обидевшийся на правоохранительную систему, Кашкин готовился в своем кабинете-келье к экзамену в адвокатуру, блестяще его сдал и сменил сферу профессиональной деятельности.
В адвокатуре все стало получаться тоже далеко не сразу. Пришлось пережить и отсутствие доверителей, и насмешки коллег. Но у Кашкина было главное. Результат. Он давал его практически по каждому делу, а потому слава о нем постепенно распространилась по всему городу. От доверителей отбоя не было, а большинство следователей, прокуроров и судей предпочитало уволиться, чем взаимодействовать по работе со знаменитым адвокатом.
Однако было в весьма успешной адвокатской карьере Кашкина одно крайне неудачное дело, о котором он впоследствии никогда не любил вспоминать. К Константину Станиславовичу за защитой обратился достаточно известный в городе предприниматель, которого обвиняли в крупном мошенничестве. Дело расследовал совсем молодой следователь областного управления внутренних дел. Кашкин вступил в дело не сразу, до него защиту осуществляли несколько других адвокатов, которые нужного доверителю результата не дали. Дело, и правда, было практически безнадежным: признательные показания нескольких подельников, ущерб государству, длительный конфликт с мэром, предшествовавший задержанию главного подозреваемого. Кашкина все эти печальные вводные несильно беспокоили. За последние годы ему удавалось добиться успеха сразу в нескольких подобных делах, которые заканчивались для его доверителей либо полной реабилитацией, либо мягким и комфортным приговором.
Как и обычно свое вступление в дело опытный адвокат Кашкин обставил максимально торжественно. Несмотря на достаточно теплую погоду за окном, был он в этот день одет крайне презентабельно – в шикарную мужскую шубу, которую снял в кабинете следователя не сразу, а минут через 5 после начала разговора. Шубу эту Кашкин для большего эффекта еще и предварительно стряхнул, положив на стул прямо напротив следователя. Коллега следователя по кабинету сразу же как-то подозрительно закашлялся и выбежал в коридор, сделав вид, что ему кто-то звонит. Следователь же с невозмутимым видом продолжал слушать разглагольствования Кашкина о том, что тот де, когда работал в этом же отделе, никогда бы такое дело в суд не направил и даже бы не возбудил. Надо сказать, что Кашкин в данном случае не лукавил. Он, как мы помним, вообще не направил в суд ни одного дела. Впрочем, для Константина Станиславовича было не так важно, что он говорит следователю. Главным было под любыми предлогами, как можно дольше находиться у того в кабинете для достижения, как его называл сам адвокат, «накопительного эффекта присутствия». Однако в этот раз никакого эффекта не было. Следователь не зажмуривал нос, не порывался выскочить в коридор, не делал вид, что торопится, а методично проговаривал Кашкину стандартную следовательскую скороговорку: «дела не для того возбуждаются, чтобы их прекращать, с начальством согласовано, суд разберется». Адвокат не сдавался и для усиления «накопительного эффекта присутствия» даже демонстративно несколько раз встряхивал перед следователем заботливо разложенную шубу. Ничего не работало!
Дело двигалось своим обвинительным чередом: регулярные продления сроков содержания под стражей, обвинение в окончательной редакции, ознакомление обвиняемого и защитника с итоговыми материалами следователя. Кашкин был в защите, как никогда, активен, регулярно готовил многостраничные ходатайства, которые практически ежедневно подавал следователю на личном приеме. Тот спокойно принимал эти ходатайства, выслушивал сетования адвоката о необъективности проводимого расследования, спрашивал, нет ли каких-либо дополнительных вопросов для обсуждения, после чего в течение трех дней отказывал в удовлетворении всех поданных ходатайств буквально одной строкой. Кашкин думал, что хотя бы при ознакомлении с материалами уголовного дела в кабинете следователя накопительный эффект присутствия сработает, но и здесь его постигла неудача. Ровно через 10 дней после того, как следователь объявил ему, что обвинительное заключение составлено и направлено прокурору, раздался звонок из городской прокуратуры. Звонивший представился помощником прокурора и предложил прибыть сегодня же для получения копии обвинительного заключения. На удивленный вопрос Кашкина: «А почему мне не звонит следователь, ведь обычно обвинительные заключения по поручению прокурора вручают они?», помощник прокурора гневно хмыкнул, а затем закричал: «Как же вам не стыдно такие вопросы задавать?! Вы разве не знаете, до чего человека довели?!», после чего демонстративно бросил трубку. Разговор с прокурором выбил Кашкина из колеи. Что значит, довел, и что могло случиться с человеком от его действий? Да и не совершил он вроде бы никаких таких уж действий, кроме «накопительного эффекта присутствия». Однако к вечеру Кашкину удалось выяснить, что несчастный следователь, оказывается, в больнице и находится в коме. Выяснилось, что «эффект» все-таки достигался, просто следователь был таким молодым, что боялся отказаться от дела или принять по нему решение в пользу защиты гораздо больше, чем непосредственного общения с адвокатом. Итогом этого стала потеря сознания, общая интоксикация организма и масштабный ожог слизистой носа. Кашкин был раздавлен. При всей внешней адвокатской циничности и черствости он был достаточно добрым человеком и точно не хотел причинять кому-то зла...
Две недели не выходил Кашкин из дома, а когда вышел для того, чтобы идти на суд по тому самому делу, запах неожиданно пропал. Как будто его и не было никогда. Суд прошел уже в штатном режиме, и закончился для подсудимого относительно неплохо. Приговор был, конечно, обвинительным, но довольно-таки мягким, и сразу после апелляции срок отбывания наказания истек. Осужденный был доволен. А Кашкин стал обычным российским адвокатом. Много работал, готовился к каждому делу, думал, писал, выступал, спорил, доказывал. В основном проигрывал, но и выигрывать иногда удавалось. Никакой магии уже не было, а весь успех всегда достигался только упорным трудом. Впрочем, Кашкину это нравилось. Ведь при всей внешней адвокатской циничности и черствости он был достаточно добрым человеком. Он еще и жену себе нашел, что по уверениям последней делало его еще добрее и лучше.
А следователь выздоровел, дослужился до высоких постов, стал отъявленным коррупционером, и в итоге попался на взятке. Кашкин его защищал и добился-таки прекращения дела. Безо всяких запахов и магии.
Читайте по теме:
