Тайна смерти Горького: болезнь, заговор или политическая игра?
В смерти Горького в 1936 году большинство современников не увидели ничего необычного: писатель давно и тяжело болел.
Однако уже через два года перед советским судом предстали сразу 20 человек, обвиняемых в преднамеренном убийстве мировой знаменитости. В перестроечные времена главным подозреваемым оказался сам вдохновитель судебного процесса – Сталин. Точка в вопросе не поставлена до сих пор, но, вероятнее всего, ларчик открывается очень просто.
Максим Горький скончался через полтора года после убийства секретаря Ленинградского обкома Сергея Кирова. Казалось бы, между этими двумя смертями нет ничего общего. И всё же их привели к общему знаменателю: поклонники Сталина и по сей день считают, что оба погибли от рук заговорщиков-троцкистов, тогда как представители противоположного лагеря обвиняют самого вождя. Для тех и других версия естественной смерти классика выглядит слишком прозаической. Хотя разве кому-то могла сыграть на руку кончина писателя?
Писатель перекати-поле
Алексей Максимович Пешков, известный под псевдонимом Максим Горький, эмигрировал из Советской России в 1921 году. Однако связь с родиной он не рвал и с 1928 года регулярно приезжал в Москву. А в 1933-м он остался в СССР уже навсегда.
Лечащие врачи классика в один голос утверждали, что до 68 лет он прожил лишь благодаря невероятно могучему организму. Ещё бы, ведь Горький с молодости страдал от туберкулёза и при этом ежедневно выкуривал по 75 папирос! «Для нас, врачей, кто его хорошо знал, было ясно, что выдержать он уже не сможет, так как фактически давно уже дышал только нижними долями своих лёгких, – свидетельствовал профессор Дмитрий Плетнёв. – Оглядываясь на прошлое, можно только удивляться, как Горький прожил несколько лет с такими лёгкими. При таких условиях он мог жить зиму только на юге, питаясь морским воздухом, и летом в сосновом лесу».
Оставшись в Союзе, Алексей Максимович курсировал между Крымом и подмосковными Горками, где ему предоставили дачу среди сосен. «Хочется жить в Москве или под Москвой. Но – здоровьишко пошаливает, поскрипывает, а работы ещё много, хворать некогда», – жаловался Горький из Крыма в декабре 1935 года. «Много работаю, ничего не успеваю сделать, дьявольски устаю, и – к довершению всех приятностей бытия – сегодня у меня обильное кровохарканье», – писал он в марте следующего года. В мае стало и того хуже: «Капризная штука этот ваш Крым: туман и ветер, жара и холод – всё в один день. И для того, чтобы прилично дышать, надобно иметь в доме кислородные подушки».
В конце мая 1936 года Горький поехал в Москву, где заразился гриппом от внучек. Да ещё и простоял на холодном ветру, навещая могилу сына.
Пешков в руках судьбы
Единственный биологический сын писателя, Максим Пешков, скончался в мае 1934 года в возрасте 36 лет. И эта смерть была куда более неожиданной, чем кончина его отца. В 1938 году виновником случившегося с Пешковым-младшим был объявлен секретарь Горького Пётр Крючков, якобы действовавший по указке главы ОГПУ Генриха Ягоды. На суде Крючков явным образом себя оговаривал: «Я полагал, что со смертью Максима Пешкова я останусь единственно близким человеком к Горькому, человеком, к которому может впоследствии перейти большое литературное наследство Горького, которое даст мне в дальнейшем средства и независимое положение». В таком случае секретарю следовало бы расправиться и с остальными наследниками – женой, внучками и невесткой писателя. Но ни защита, ни обвинение об этом не обмолвились.
В действительности Крючков, наоборот, пытался спасти Максима, погибшего по нелепой случайности, а вернее – из-за пристрастия к алкоголю. Сын писателя отмечал в Горках майские праздники с директором Института красной профессуры Павлом Юдиным – об этом рассказывала вхожая в дом Горького студентка Коммунистического университета трудящихся Востока Алма Кусургашева. «Юдин и Максим, прихватив бутылку коньяка, пошли к Москве-реке. Зайдя в беседку, они выпили коньяк и, спустившись к реке, легли на берегу и заснули. Спали на земле, с которой только что сошёл снег. Юдин-то был закалённый, он «моржевал», купался в проруби, что вызывало интерес и восхищение. Максим же, прожив довольно долгое время в теплой Италии, закалённым не был. В это время из Москвы приехал П.П. Крючков, задержавшийся в городе по делам. Он встретил поднимавшегося по лестнице Юдина и спросил: «А где Макс?» Юдин ответил, что он спит на берегу. Узнав об этом, Крючков быстро сбежал по лестнице к реке. Он разбудил Макса и привёл его домой. К вечеру у того поднялась высокая температура, и через несколько дней он скончался от крупозного воспаления лёгких», – рассказывала Кусургашева.
«Убийство» Горького было того же сорта. Простывший и заразившийся в Москве гриппом писатель прибыл в Горки и слёг с воспалением лёгких. Через три недели, 18 июня 1936 года, наступила смерть. «Угас он без больших страданий в последние сутки, ибо его мозг уже был отравлен как инфекцией, так и угольной кислотой благодаря плохой вентиляции лёгких», – сообщал профессор Плетнёв.
Все тонут в фарисействе
Вердикт врачей о том, что к смерти привёл воспалительный процесс в нижней доле левого лёгкого с последующим расширением и параличом сердца, был обнародован сразу и не подвергался сомнению вплоть до начала процесса над так называемым правотроцкистским блоком в марте 1938 года. По его итогам были расстреляны 18 человек. Среди них оказались врачи Горького Дмитрий Плетнёв и Лев Левин. Хотя лечением Горького в последний месяц его жизни занимались в общей сложности 17 докторов, козлами отпущения стали только эти двое. Возможно, потому, что именно они в 1932 году отказались подписать ложное заключение о смерти жены Сталина Надежды Аллилуевой от аппендицита – на самом деле женщина покончила с собой.
Плетнёв на процессе «чистосердечно» признавался в «проведении режима, который был вреден для Горького». Но продолжал наивно отправлять в Политбюро письма, разоблачающие всю фальшь происходящего: «Весь обвинительный акт против меня – фальсификация. Насилием и обманом у меня вынуждено было «признание». Когда я не уступал, следователь сказал буквально: «Если высокое руководство полагает, что вы виноваты, то, хотя бы вы были правы на все сто процентов, вы будете все виновны». Я коченею от окружающей меня лжи и стужи среди пигмеев и червей, ведущих свою подрывную работу. Покажите, что добиться истины у нас в Союзе так же возможно, как и в других культурных странах»
Действиями «убийц в белых халатах» якобы руководил Генрих Ягода, вынашивавший план государственного переворота. Отставной нарком внутренних дел так объяснил на суде будто бы преследуемую им цель: «При серьёзной постановке вопроса о свержении сталинского руководства и захвате власти правотроцкистами центр не мог не учитывать исключительного влияния Горького в стране, его авторитет за границей. Если Горький будет жить, то он поднимет свой голос протеста против нас».
У названного заказчиком преступления Льва Троцкого нашлось своё объяснение бредовому обвинению. «О недовольстве Горького, о его попытке вырваться за границу, об отказе Сталина в заграничном паспорте в Москве знали и шушукались, – писал изгнанник. – После смерти писателя сразу возникли подозрения, что Сталин слегка помог разрушительной силе природы. Процесс Ягоды имел попутной задачей очистить Сталина от этого подозрения».
Подсудимых признали виновными сразу в четырёх убийствах – Горького и его сына, а также двух видных партийных деятелей: предшественника Ягоды на посту председателя ОГПУ Вячеслава Менжинского и члена Политбюро Валериана Куйбышева. В 1984 году их истории болезни изучила специальная врачебная комиссия. Она не нашла «никаких ошибок и вообще ничего криминального ни в ведении больных, ни в назначавшихся им препаратах, ни в дозах применявшихся лекарств». Через год Верховный суд СССР полностью реабилитировал Плетнёва, а ещё через три – Левина. К концу 80-х были восстановлены добрые имена и остальных подсудимых по делу правотроцкистского блока. Всех, кроме Ягоды. Что, разумеется, не говорит хоть о какой-либо его причастности к смерти пролетарского классика.
Читайте по теме:
