Что говорят о себе беларуские силовики: «Я — быдло»

Наталья Красько – по решению суда за один комментарий в телеграм-канале «кулуары kyky»   должна была отправиться на «химию», но успела выехать из Беларуси  и рассказать изданию KYKY, что о самих себе говорят беларуские следователи, пока шьют новые дела беларусам.

Глава первая. Суд за комментарий на KYKY

Репрессивная история Натальи началась весной 2021-го, когда к ней в дом впервые пришли силовики. Ее задержали и сразу же осудили – но не за комментарий, а за бело-красно-белый флаг на балконе, который, как говорит Наталья, туда повесили сами силовики. Суд приговорил Наталью к 10 суткам административного ареста. И пока она была в ИВС, следователи завели против нее уголовное дело за комментарий про генпрокурора РБ Шведа.

Еще зимой под одним из постов KYKY Наталья написала: «Еще бы… когда генпрокурор преступник, что ему еще остается». Видимо, Шведу показали этот комментарий, он оскорбился и потребовал взыскать с Натальи десять тысяч рублей – в такую сумму он оценил свои моральные страдания от прочитанного. Также прокурор потребовал назначить наказание в виде двух лет ограничения свободы. В итоге Наталью приговорили к двум годам «химии». Кроме этого, судья Антон Колобов решил, что Наталья причинила Шведу моральный ущерб «в виде нравственных страданий» на девять тысяч рублей.

Наталья Красько

Читайте по теме:Канада и Нидерланды исполнят ордер МУС на арест Нетаньяху и Галанта

«На меня наклеветали дважды. Сначала, когда сами флаг повесили на балкон, а потом – когда по БТ сказали, что я осуждена за оскорбление. Но я никогда, никого не оскорбляла – мне это не свойственно», – заявила KYKY Наталья. Она планировала отправиться на «химию», но в последний момент решила уехать из Беларуси, где восемь лет работала предпринимателем и занималась консультированием бизнеса. До этого шесть лет проработала в банке, а перед первым арестом планировала запустить проект вместе с ЕБРР: «Мы хотели сделать портал, где собрали бы всех экспертов не только по управлению, но и менеджеров с большим опытом. Создать что-то вроде диалоговой площадки для бизнеса. Это был очень большой проект, предполагалось, что я буду им руководить. Но после того, как я вышла из ИВС, ЕБРР начал тормозить вопрос».

Далее – Наталья Красько расскажет, какие диалоги вела с беларускими следователями и почему решила выехать из Беларуси, хотя планировала отбывать наказание.

Глава вторая. «Я – быдло»

Наталья Красько: «Я училась в Бресте, окончила педагогический факультет. Четыре года работала в школе, а потом переучилась на психолога и пошла в аспирантуру. Мне всегда очень хотелось жить в Минске – это первый город, который я люблю, несмотря на то, что родилась в другом месте. И я переехала. Изучала экономическую психологию, это было еще в начале нулевых, тогда никто не читал такие курсы. Потом пошла работать в университет, читала лекции на протяжении десяти лет.

Закончила аспирантуру: тема моей диссертации была связана с темами личной и организационной субкультур. Я изучала как раз то, способен ли человек преодолеть влияние системы или, вписываясь в культуру, он всегда идет на поводу у общества. Всем нам свойственно быть «со своей стаей», но рано или поздно человек попадает в ситуацию, когда нужно выбрать свое понимание ситуации, а не то, что навязывает среда. Личное – это то, что заложено в нас семьей, окружением: пойти против самого себя очень сложно. Поэтому и выбор у «ябатек» сейчас непростой. Хотя политические ценности у них другие.

Мои друзья меня ругали, постоянно говорили: «Выезжай». Когда была на сутках, если честно, вообще не ожидала, что меня из тюрьмы выпустят. Я же «наклеветала на Шведа»! Думала, до победы буду сидеть. А когда оказалась на свободе, все равно отвечала знакомым: «Нет, не уеду». Да, наша система бесчеловечна, но там все еще работают люди, и я могу с ними общаться. Я хочу понять, что они сами думают о ситуации. Если бы мне дали возможность встретиться со Шведом, я бы задала ему всего один вопрос: «А дальше что?»

Я видела на допросах, следственных действиях, что силовики очень хотят говорить – им как будто нужно высказать тебе все, что они думают по ситуации. Один мне как-то сказал: «Вот вышли вы на улицу – зачем вы это делаете? Вы должны действовать законными методами! И вообще у нас уголовный кодекс с 99-го не менялся, мы лишние бумажки до сих пор пишем. Давайте вы лучше будете вместе с нами менять эти законы». На что я ему ответила, что мы уже делегировали Бабарико, потом Колесникову – мы уже выбрали лидеров, которым доверяем право говорить от нашего имени. Но власть их изолировала, а значит власть изолировала и нас.

Фото: Reuters/TUT.by

Силовики не хотят этого слышать. Они живут 8-м августа: «Вам же нравилось жить в той стране», – говорят они. И не хотят принимать, что после 9 августа все изменилось – и становится только хуже.

Тут нужно краткое отступление о том, почему меня «взяли»: зимой 2021-го в тг-каналах стали появляться домашние и рабочие адреса Шведа и других прокуроров. Люди стали слать по этим адресам угрозы и оскорбления, а прокуроры дали задачу следователю Волосяну найти «преступников». Следователь не придумал ничего лучше, чем искать их среди комментаторов «Кулуаров», «БГМ» и других тг-каналов. И нашел пост в KYKY про Шведа, где было больше 100 комментариев, причем все – сплошь негативные. Он выделил 16 из них, в которых увидел признаки клеветы и оскорблений, и передал информацию в ГУБОПиК. Через месяц нашли только меня, потому что я и не скрывалась.

Читайте по теме:Финансовые махинации ABLV Bank: как работали схемы в отмывании "грязных" денег Андриса Овсянникова и Дарьи Терехиной?

После суда по административному делу, вечером, ко мне пришел охранник со словами: «Покажи, где ключи от твоей квартиры. Я испугалась: сначала флаг мне подбросили, сейчас еще что-то закинут, поэтому ключи не дала. Охранник швырнул меня по коридору, заорал: «Сейчас в карцер пойдешь!». И после этого я ключи не дала, они сами их нашли и уже на следующее утро отвезли меня к тому самому следователю Волосяну.

Сначала он говорил что-то о том, что я не успела забрать из дома вещи. Мол, у вас ни мыла, ни шампуня в ИВС – хотите, мы отвезем вас домой, чтобы вы их взяли? А потом прямо сказал: «После обыска мы забыли забрать ваш компьютер, а без него не можем залезть в ваш телеграм. В общем, обыск провели просто так, но нового постановления на досмотр квартиры нет. Если вы разрешите, мы отвезем вас туда и заодно заберем технику». Я спокойно ответила: «Вы снова что-то мне подбросите. Деньги, наркотики, может». – «Нет, что вы! Клянусь, божусь – а я в бога верю. Я такого никогда не сделаю», – ответил следователь.

Я привыкла доверять людям, поэтому в итоге согласилась: «Хорошо, я это сделаю для вас». В мою квартиру меня везли в «стакане», в котором было очень холодно. И после я провела три часа уже в другом «стакане» – в Минском областном суде, потому что машин свободных не было. Меня не кормили, правда, Волосян напоил чаем с печеньем – было вкусно.

В своей квартире я познакомилась со вторым следователем – Андреем Лицкевичем, он отвечал за техническую часть дела. Помню, он включил компьютер и там сразу выскочило уведомление от «Кулуаров KYKY» – это был пост о том, что Иван Носкевич больше не глава СК. Глаза у следователя резко стали большими: «Что?! Как?! Это же мой бывший начальник. Честный, порядочный человек!». На что я заметила: «Видите, Андрей Николаевич, скоро мы все там будем», – с этого началось наше общение.

Он говорил мне: «Вы по закону должны жить и работать, а вы отступили от закона». Я в этот момент сидела в своей комнате, меня охраняли двое конвоиров, наручников разве что не было, и ответила: «Меня отправили на 10 суток в тюрьму за преступление, которое я не совершала – что с этим будем делать? ». Он замер, только глаза сверкали: «Я уверен, вы с этим разберетесь». Позже я его спросила: «Вы – представитель прокуратуры. Если я принесу вам заявление о подброшенном флаге, вы сможете мне помочь? Зачем вообще вы это сделали? Я бы рассказала вам все, что знаю, мне нечего скрывать». – «Это не я сделал. Я бы поступил по-другому», – ответил Лицкевич, немного подумал и добавил: «А вам сначала в суде разобраться надо, по процедуре».

Следователь Лицкевич – «ябатька», но видно, что человек образованный. Я постоянно думала: как такой умный, красивый, профессионал своего дела – и не на нашей стороне?

Мы обсуждали с ним права человека, следователь говорил: «Вы считаете, что у всех должны быть равные права, но на всех не хватит ресурсов – должна быть элита. Я – быдло», – он так и сказал, а потом продолжил: «Есть начальство, которое принимает решения, а есть все остальные, они должны быть исполнителями. Но в нашей стране кризис элит». И дальше мы обсуждали, как должны выбираться элиты – кто и каким образом попадает в эту касту и так далее. Я была согласна, что элита нужна, но настаивала, что априори все люди заслуживают уважения и равных прав.

Мне было интересно общаться с этим следователем, мы сошлись по стилю мышления. Ему тоже нравилось, он говорил мне: «Вы интересно рассуждаете. Мне жаль, что вы попали в такую ситуацию. Но у нас время такое – год назад, может, мы бы и не обратили внимания на ваш комментарий, а сейчас не можем проигнорировать».

Как-то я рассказала ему про фильм National Geographic о том, как СС приходил к власти. Там показали интервью бывшего эсэсовца (ему на момент съемки было 93 года), он говорил: «Когда я понял, чего на самом деле от меня хотели, было слишком поздно». И я спросила у следователя: «А вы знаете, с чего началась фашистская Германия? Думаете, c евреев? Нет, сначала фашисты отправляли в тюрьмы своих же, немцев. Сперва их просто изолировали, а потом начали пытать и убивать. У нас какой путь? Прямо сейчас тюрьма кует беларуских лидеров – их убеждения с каждым днем за решеткой становятся все крепче. Их нельзя выпускать – для власти это слишком большая угроза. Что дальше с ними делать? Фашистская Германия нашла выход – просто всех расстреляла. А что будем делать мы?». Следователь ответил только: «National Geographic доверять нельзя».

Его интересовало другое: «Вот этот ваш марш 16 августа 2020-го. Сколько там было людей? Ну, 100 тысяч, хорошо, 300 тысяч людей – это не важно. А вот вы знаете, как флаги у людей появились? Их поездами подвозили, мы это установили». – «Допустим, я вам верю, вы логистику себе представляете? Как 300 тысяч демонстрантов получили флаги и доставили их на Стелу? И где фото и видео?», – спросила я, но следователь снова промолчал. Он свято верит, что большая часть протестующих – случайные люди, он и мне говорил: «Вы тоже случайно попались. Поддались эмоциям под влиянием тг-каналов».

Глава третья. «Мне пойти в тюрьму, чтобы ты не потерял работу?»

Первый следователь, Волосян, таких разговоров со мной не вел. Но на одном из допросов он вдруг стал рассказывать про дело, которое расследовал два года назад. В подробностях, с таким воодушевлением. Я сказала: «Наверное, интересное было дело. А сейчас у вас – клевета». Он косо посмотрел на папку с документами и ответил: «Да уж».

На Волосяна сильно давили «сверху», чтобы он быстрее закрыл дело, поэтому он давил на меня, чтобы я подписала бумаги. Но мне нужно было оттянуть этот момент, чтобы успеть сделать экспертизу. В очередной раз мы сидели у него в кабинете, я сказала, что мне плохо. Он ответил, мол, раз плохо вызову скорую – поднимает телефонную трубку и спрашивает: «Вызывать?». – «Вызывайте».

Приехали врачи, посмотрели на меня и говорят: «Женщина, артериальная гипертензия, забираем в больницу». У следователя пошли искры из глаз: «У меня тоже гипертензия!». А медик быстро сориентировалась и заявила, что мне на месте еще и кардиограмму сделать надо: «Женщина будет раздеваться – вы будете смотреть?» – «Я должен смотреть», – ответил следователь, но подумал и пригласил вместо себя девочку из соседнего кабинета. В итоге врачи забрали меня в больницу – спасли меня.

В конце следствия Волосян допустил очень серьезную ошибку. На следующий день после того, как мы закрыли дело, он снова вызвал меня к себе – а дальше все было как в кино. Сидя напротив меня, он сказал: «Вы не записываете наш разговор? Моя жизнь, жизнь моих детей и моя карьера в ваших руках». Следователь попросил уничтожить фото дела, которые я сделала за день до этого, и подписать другой документ задним числом. Оказалось, он в срок не оформил бумагу о том, что создается группа прокуроров и что в эту группу включен мой второй следователь Лицкевич. То есть все, что делал Лицкевич во время следствия, вне закона.

Получается, мне нужно пойти в тюрьму, чтобы ты не потерял работу? У силовиков есть большой страх выпасть из системы. Как будто они живут в реалити-шоу и не знают, что их ждет за пределами съемочной коробочки, поэтому так не хотят из нее выходить в реальный мир.

Адвокат сразу сказала, что подписывать эту бумажку нельзя: «Это повод для прекращения дела». Но я знала, что закон давно не работает – и в разговорах со следователями убеждалась в этом все больше. Они говорили: «Вам назначена статья «клевета» – это мы, прокуроры, так решили. Мы могли бы выбрать оскорбление или  экстремистскую деятельность, но выбрали клевету». Не закон, а «мы» – они подменяют понятия. Я хотела добиться справедливости, но в первую очередь мне нужно было защитить себя.

Я пришла к Волосяну и сказала: «Хорошо, я подпишу, но в ответ попрошу вас одобрить мне проведение психолингвистической экспертизы. Вас не уволят за это – сходите к начальству». Следователь на это сказал: «Мы с прокурорами решили ничего вам не одобрять». И положил передо мной бумажку: а документ вы все же подпишите. Я подписала ее так: «Дело закрыто. Не согласна подписывать бумагу задним числом». Следователь побелел, у него тряслись руки. Он начал листать уголовный кодекс – было ощущение, что он судорожно ищет, по какой еще статье меня можно посадить. Впрочем, так и было: «Вы все рассказываете своему адвокату, а у вас подписка – могу привлечь вас за разглашение! Если вы не хотите дело за клевету, сейчас заведу дело о разжигании розни!» – «Скажите, кого я разожгла этим комментарием?», – такой между нами случился диалог.

Наталья Красько

Мне было искренне жаль следователя. Да и я понимала, что он так или иначе закроет меня, поэтому вступать в сильную конфронтацию не хотела. Чего бы я этим добилась? В итоге я сказала: «Хорошо, Андрей Викторович, давайте я подпишу вашу бумагу без условий. Единственное, о чем я вас попрошу, – устройте мне встречу со вторым следователем». Вне этого дела Лицкевич был прямым начальником Волосяна. Не сразу, но Лицкевич пошел мне на встречу и позволил самой делать экспертизу и самой собирать на себя характеристику – и приобщил эти материалы к делу.

Я работаю в «БАКУ» (беларуский альянс консультантов по управлению). И ко мне постоянно приходят люди с этическими дилеммами. Наверное, поэтому я по-человечески относилась к следователям. Я думаю, они неплохие люди, и еще столкнутся с выбором, на какой стороне быть. А сейчас, мне кажется, многие из них недооценивают ситуацию. Кто-то из прокуроров мне сказал: «Если флаг на ваш балкон действительно повесил ГУБОПиК, он поступил неверно. Но! Если бы у вас случилось что-то серьезное – кража, убийство – этот же милиционер костьми бы лег, но помог бы вам». В понимании силовиков 10 суток – это как пригрозить ребенку пальчиком, воспитательный процесс.

Глава четвертая. Вместо вывода

После оглашения приговора 6 июля я осталась на свободе. 16 июля подала апелляцию, которая 21 июля уже была в районном суде. 22 июля меня стала искать милиция – согласитесь, странное совпадение. Милиционеры звонили моим родственникам, даже пожилому отцу, чтобы найти мой контакт. Ничего не понимая, я позвонила сама – оказалось, меня разыскивали в РУВД Советского района, хотя я живу в Боровлянах. Милиционер сказал по телефону: «Неравнодушный гражданин написал на вас заявление. Нам нужна от вас объяснительная – дело заводить не будем». Я не поехала, на следующий день позвонила по тому же номеру и предложила вызвать меня в отделение повесткой, но услышала в ответ: «Ну что вы! Против вас уже начат административный процесс начат. Вы нацистскую символику распространяете».

У меня случился ступор, все дрожало – это было выше меня. Я позвонила другу: «А я давно говорил, давай я тебя вывезу». Честно, путь эмиграции – не мой путь, но я на него согласилась. Самым сложным оказалось выехать из Беларуси: хоть я и не была в розыске, меня активно искала милиция по третьему делу. Я говорила другу: «Мы с тобой, как Бонни и Клайд». Этот человек совершил для меня подвиг.

А в Минске продолжили меня искать. Мне говорили, что силовики продолжали приходить в мою квартиру – не знаю точно, правда или нет. Конечно, если бы я осталась, пошла бы на апелляционный суд, точно так же записала бы обращение к Шведу, разве что не настолько эмоционально.

Поймите, пока силовые ведомства не перейдут на нашу сторону, шансов на победу у нас мало. Поэтому мы должны разговаривать внутри страны. Ведь не флаги определяют нашу жизнь – важно лишь то, что мы делаем.

Автор: Ирина Михно, KYKY