Шапка «Мономаха»
5 февраля Николаю Меркушкину исполняется 73 года. Это время мемуаров и прочих «погружений в прошлое». Интересно, вспомнит ли хотя бы в этот день рождения престарелый «инязор» об истории, которая до сих пор жива в памяти старожилов-теньгушевцев?
А она о том, как новоиспеченный председатель крайкома партии Николай Меркушкин устроил разнос и грозился навсегда лишить работы заведующего местной базой «Мордовпотребсоюза». За что? За то, что тот осмелился в качестве благодарности отдать дефицитную меховую шапку своему лечащему врачу. Хотя эта «мохнатка» должна была закрывать «лобастую» голову новоиспеченного хозяина района. По заведенной в советское время традиции, партийные вожди попадали в «статусную обойму» лишь тогда, когда их чело украшала норочка, лучше всего серебристая, ну а как верх вожделения — месячный детеныш северного оленя. Некоторые подробности из жизни Теньгушевского района во времена развитого социализма, перед прыжком Николая Меркушкина в кресло хозяина Мордовии, ну а заодно «в шкуру» долларового миллиардера, — в материале Валерия Ярцева.
«Чужак» из Верхисс
В 1986 году тогдашнего первого секретаря областного комитета ВЛКСМ Николая Меркушкина назначили первым секретарем Теньгушевского райкома партии. Никто тогда еще не знал, к чему все это приведет… Как рассказывают теньгушевцы из числа старожилов, заведующий местной оптовой базой «Мордовпотребсоюза», которого, допустим, звали Иван Иванович, по первости сам очень активно агитировал местный люд, чтобы поддержать выходца из инсарских Верхисс, в том числе на всяких выборах. Откуда же было знать Ивану Ивановичу, что этот «чужак» умеет и любит платить за поддержку черной неблагодарностью? К слову, как потом живописала мордовская пресса, в Теньгушеве «Меркушкин в присущем ему стиле начал работу с создания надежной команды. Нужно было прежде всего расшевелить молодежь, пробудить активность сельских парней и девчат.
Для этого Николаю Ивановичу понадобился способный и энергичный, как тогда выражались, комсомольский вожак. Меркушкин попросил своего преемника на посту первого секретаря обкома комсомола Сергея Вдовина порекомендовать ему толкового парня. Вот так Николай Щукин и оказался в Теньгушеве, был избран первым секретарем райкома комсомола…» И далее — еще одна цитата: «Молодой амбициозный первый секретарь Теньгушевского райкома партии с головой окунулся в работу. Особенно активно Николай Меркушкин занимался внедрением новых методов организации труда, современных технологий. Толчком к этому послужила поездка с группой аграриев республики в Америку.
Когда Меркушкин увидел, с какой производительностью работает американский фермер, который кормит в десятки раз больше людей, чем наш крестьянин, он решил, что старую систему надо менять!» «Пример эффективной работы подавал всем сам первый секретарь, — вспоминал потом Николай Щукин, перебравшись вместе с Меркушкиным в Белый дом. — Он работал с огромной отдачей, не щадя себя. На стареньком уазике Меркушкин мотался с утра до ночи по полям, вникал во все детали, встречался с животноводами на фермах. Он знал в лицо каждую доярку, каждого механизатора… Меркушкин сумел поставить дело так, что у каждого работника бюджетной сферы был свой участок на свекольном поле. В летнюю страду на заготовку кормов были мобилизованы все, включая работников народного образования, культуры…» Далее Николай Щукин в интервью «Известиям Мордовии» припоминает, как однажды надо было к утру убрать тюки сена: «Когда люди уже выдохлись, сам первый секретарь райкома Николай Меркушкин подставил свое надежное плечо. Николай Иванович сам грузил в кузов тюки, каждый весом в 25 килограммов!»
Подружившись с мэром Москвы Юрием Лужковым, Николай Меркушкин сделал ставку на кепку. Но носил ее недолго… Фото: Столица С
Дефицит
И вот тут на теньгушевскую оптовую базу от «Мордовпотребсоюза» поступила меховая шапка. Из норки. Так вот, заведующий оптовой базой должен был распределить это изделие из зверька… по местным магазинам. Нельзя было, согласно правилам образцовой советской торговли, продавать шапку прямо с оптовой базы. Но тут вот что получилось. У Ивана Ивановича было больное сердце. И он буквально молился на своего врача-кардиолога из районной больницы. Тот не раз спасал мужчину, можно сказать, от самого плохого. Был его ангелом-хранителем. А тут — остродефицитная шапка. И вот Иван Иванович, конечно же, не мог не отблагодарить — чисто по-человечески, пусть и в нарушение правил образцовой советской торговли. Да, согрешил, продал головной убор кардиологу, на которого буквально молился. Нет, не присвоил и не для себя купил. И не подарил, а именно что продал за свою цену — порядка 250 рублей, согласно прейскуранту. И честно внес полученные деньги в кассу. Благодарный медик стал щеголять в новеньком головном уборе. Но мир не без добрых людей!
Об этом возмутительном факте «стуканули» куда положено — наверх! Так информация дошла до первого секретаря Николая Меркушкина. «Вызвать его ко мне на ковер!» — налились кровью глаза предводителя районных коммунистов. Дрожащий Иван Иванович предстал перед грозным секретарем. Как рассказывают, разнос был страшный! Еще бы! Ведь меховая шапка в советское время была настоящим «маркером» в номенклатурной иерархии. Индикатор! Не меньше, чем малиновые штаны! А тут, понимаешь, сам председатель райкома, член КПСС остался без штанов, то есть без «маркера» в виде пушистого изделия. В то время как какой-то неведомый Меркушкину, но наверняка самодовольный Айболит гуляет себе по глухому поселку в теплом меховом уборе, и снежинки опускаются на ценный мех, не тая и сверкая, как бриллианты, в свете единственного фонаря над сельсоветом…
В принципе, Николай Меркушкин мог примерить все, что угодно. Лишь его семейка богатела и процветала. Фото: Столица С
У кого какая «мохнатка»?
Здесь требуется небольшое отступление — к истории вопроса. Еще в 60-е годы прошлого века члены Политбюро КПСС, рядовые и вышестоящие партийные чиновники, заграничные послы Советов носили пыжиковые шапки-пирожки и ушанки из ондатры и нерпы. Этот мех месячного детеныша северного оленя ценился за особую эксклюзивность. Но вот настоящим признаком достатка и благополучия, как считается, стала дорогая норковая ушанка — после того как ее начал носить лидер СССР Леонид Брежнев, неравнодушный к роскоши. Именно такие головные уборы считались советским символом престижа. И именно меховая шапка определяла статус своего владельца.
Причем эти ушанки нигде и никогда не продавались, только распределялись среди представителей номенклатуры. А вот чиновники рангом пониже предпочитали не полностью меховые шапки, а так называемые формовки. Шкуры особым образом выкраивались, сшивались, и все это натягивалось на специальные деревянные колодки в виде шапки-ушанки. Несмотря на то что самыми статусными были модели из норки, им немногим уступали ондатры, соболя и пыжик (молодой олень). Чем выше был ворс, тем больший статус имел хозяин этого предмета одежды. По установившейся субординации, пыжиковые шапки могли носить, к примеру, первые секретари обкомов и крайкомов, а также академики и самые-самые передовые производственники. И это была не просто мода, а признак обеспеченности. Чем круче мех, тем круче человек! Именно по «мохнатке» на голове можно было определить, к какому классу относится хозяин: к партийной номенклатуре, рабочему классу или госслужбе. А вот самой первой меховой шапкой у каждого жителя СССР была, как правило, цигейковая.
При этом меховая шапка в Советском Союзе стоила дорого. Цена могла равняться почти двум зарплатам. Конечно, далеко не все могли это себе позволить. В основном простые люди носили кролика (до 20 рублей). Был даже анекдот про демонстрацию: пыжики стоят, кролики идут. При покупке нутрии и ондатры можно было уложиться в зарплату — рублей 180. За норку отдавать приходилось уже до трех сотен, а это было не каждому по карману. Пыжик, правда, был в той же ценовой категории. Однако раздобыть его было сложно, в первую очередь не из-за цены, а из-за редкости. Предел мечтаний — шапка из серебристой норочки. Ее обладатель автоматически получал статус человека, у которого жизнь, что называется, удалась на сто процентов.
Меховые шапки из-за дороговизны очень берегли, носили годами, летом хранили на трехлитровой банке, чтобы сберечь форму. И, кстати, не снимали меховушки даже в кафе. Во-первых, потому что престижно, во‑вторых, боялись сдавать в гардероб, поскольку там чаще всего висели таблички о том, что администрация за оставленные вещи ответственности не несет.
Николай Меркушкин — типичный партократ, который не раз и не два переобувался в зависимости от политических веяний. Фото: Столица С
Сердечная встреча
При таких обстоятельствах нужно понимать, как у Николая Меркушкина внутри все кипело и клокотало. И даже шапка, если она была на его голове в этот момент, если бы не загорелась, то наверняка задымилась бы! И вот эту самую шапку «распределили» какому-то сельскому медику! Да ему, Меркушкину, теперь стыдно будет перед ПРЕДРИКОМ. То есть председателем районного исполнительного комитета народных депутатов. А вдобавок перед первым секретарем райкома комсомола — еще одним Николаем, только Щукиным. Хотя тем, по советской системе координат, не то что заветная норочка, а даже ондатровая шапка не сразу полагалась. Ну как тут работать в этом отсталом Теньгушеве, да еще в страду, с непокрытой головой? Вызвать немедленно этого самого завбазой!
«Ты это!» — рыкнул Меркушкин, не вставая из-за своего стола, когда к нему зашел Иван Иванович, а после «приветствия» хозяина сразу же вытянулся в струнку, невольно прикладывая ладонь к левой половине груди: « Простите, Бога ради, врачи мне жизнь спасли, просто чисто по-человечески!» — «Ты это… э-э-э, чего наделал? Шапка должна была быть здесь! Вот тут, на этом самом месте! — Меркушкин, не удержавшись, смачно хлопнул пару раз пятерней по своей объемной голове с незавидной растительностью. Словно речь шла не о головном уборе, а как минимум о короне Российской империи. Но, правда, тут же спохватился. — Я имею в виду голову простых, но скромных работников Нечерноземья. Понятно? Работников! Как мы им после этого в глаза будем смотреть?.. И буду себя оправдывать, что это не я не сделал для народа. Это вы сами сделали так, чтобы для народа мы ничего не сделали!» Заведующий базой почувствовал, как у него от таких речей темнеет в глазах. А сердце вдруг внутри как будто и перекувыркнулось. — «А ты внимательно читал слова вот на этом… э-э-э… плакате? — грохотал первый партиец. — Что тут написано? Партия — ум, честь и совесть! Это же чудовищно! Идеологическая диверсия!» Тут Николай Иванович живо вылез из- за стола и стал, словно в нервном припадке, шагать по кабинету, демонстрируя долговязую фигуру в незамысловатом пиджаке со значком партийца.
«Сердце, говоришь, болит? А за механизатора, который даже летом ходит без шапки, у тебя оно кровью не обливается? А потом сельские труженики наших необъятных полей и закромов имеют совесть совершенно справедливо спрашивать, почему в отдельно взятых магазинах шаром покати?» Завбазой стало так стыдно, что он был готов провалиться сквозь землю по самую шапку. А тут еще на него сверху, сразу с двух сторон, с укоризной смотрели с портретов два других вождя — Владимир Ильич Ленин и Михаил Сергеевич Горбачев. Первый — с характерным прищуром, как будто в мишень целился. Последний, с замазанным пятном на лбу, просто смотрел. Но оба — без шапки! И даже без кепки… Так что Иван Иванович даже не знал, куда глаза девать, и тогда решил сосредоточиться на пиджаке главного теньгушевского коммуниста. И увидел, как из наружного кармана торчат несколько застрявших соломинок. «Случайно зацепились, — вдруг потупился будущий руководитель Мордовии, перехватив взгляд. — Надо будет не забыть обязательно вернуть обратно в стог!» Тогда Иван Иванович стал смотреть прямо в лоб.
«Ты советский человек или где? — снова вошел в раж засланец из Верхисс, вытерев выступивший от негодования пот с голого лба. — Где твоя, э-э, совесть коммуниста? Совсем от стыда голову потерял? Ты у меня сейчас партбилет на стол берешь и кладешь! Никому не позволю надругаться над моральным кодексом строителя коммунизма. Перед врагом, перед американским госдепом шапку, гляжу, ломаешь и воду с высоты нашей мельницы льешь?.. Это же настоящее макропреступление! Я тебя сейчас в лоб спрошу, ты под суд захотел? В ЖКХ‑385?» От таких вопросов завбазой снова вздрогнул и еще больше съежился, как шагреневая кожа. «Это, люди днями и ночами работают, годами в упор не видят ни одной лишней норки в своей самоотверженной трудовой жизни! Оставшись без шапочного разбора, они так и уходят в последний путь. Потому что они это заслужили! — продолжил Николай Иванович и, очевидно, со знанием дела добавил. — Да ты, шкура, знаешь, что у нас тут все доярки ходят без норки.
А которые еще с норкой, так те давно обтрепались и износились! А ведь каждому механизатору и мелиоратору надо дать по труду! И по заслугам!» Казалось, сердце у Ивана Ивановича рухнет в живот. А первый секретарь никак не унимался. «Ну, не сносить тебе шапки, то есть головы! — все больше багровел Меркушкин, словно свекольным соком наливался. — Все, с сегодняшего дня ты на базе больше не работаешь. Вообще больше у меня нигде тут работать не будешь! Да, работать… Не будешь! Сдавай дела!» — «Николай Иванович, Богом клянусь, больше такого не повторится! Не увольняйте, Христа ради!» — «Это… чем клянешься? — окончательно сделался багряным, как бурак, первый секретарь райкома КПСС. — Ты не знаешь, что для коммунистов его — это самое — не существует! Это что, верующий, что ли, в наши нерушимые ряды затесался? Да креста на тебе нет после того, как ты украл единственную шапку у всего нашего трудового народа! Пошел прочь!»
Иван Иванович не помнил, как на полусогнутых едва добрел до дома и тут же рухнул на кровать. Как ему теперь кормить семью, на что лекарства покупать? Да разве где еще найдешь теперь работу в этом медвежьем углу? Сердце было готово окончательно выскочить из груди… Хорошо, что за своего подчиненного вступился сам руководитель «Мордовпотребсоюза». Позвонил по красному телефону в Теньгушево их очень первому секретарю по телефону, все доступно объяснил и обосновал. Дружить предложил. А этот «Союз», между прочим, в те времена окончательного строительства развитого коммунизма считался очень мощной потребительской организацией. Он мог прислать в случае чего и кому надо не только шапку. Как бы то ни было, Николай Иванович Меркушкин сменил гнев на милость. Не стал никого увольнять. Тучи рассеялись. А вскоре, как далее рассказывают все те же теньгушевцы, на объемной голове хозяина района появилась шапка из норки. Причем размер удалось подобрать нужный, хоть и нелегко это было сделать.
Да и сама история могла бы окончательно забыться, если бы сердечное здоровье завбазой не оказалось основательно подорвано после этой «встречи в верхах». Теньгушевцы не дадут соврать: даже после того, как Иван Иванович из-за состояния здоровья больше не мог трудиться завбазой и ушел на пенсию, он продолжал терзать себя за «опрометчивый поступок». До конца своих дней, пока сердце не отказало. И разве мог «коррупционер» Иван Иванович представить, что всего лишь через несколько лет Николай Иванович Меркушкин будет мечтать уже не о теплом изделии. И не о десятке шапок, пусть даже из меха убиенных спустя месяц после рождения детенышей северных оленей. «Лобастик-головастик» безнаказанно примется ссыпать в оттопыренный карман — как свой, так и Семьи — фабрики и заводы, колхозы и совхозы, фермы и фирмы. А его благосостояние начнет измеряться, считай, если не ошибешься, миллиардами долларов! А чтобы ничего у новоявленного нувориша не отобрали, научится ставить в храме свечку за свечкой. И правильно креститься вслед за святыми отцами — справа налево.
А вы говорите, шапка…
Кстати
С меховыми шапками в Советском Союзе были связаны еще два интересных момента. Во-первых, изделия существенно снижали травматизм в зимнее время, защищая голову во время падения на гололеде. Во-вторых, такие шапки были излюбленной добычей воров, в том числе уличных. Особенно наглые представители криминалитета могли просто сорвать ее с головы и убежать. Поэтому рекомендовалось пришивать тесемку. Наверное, чтобы оторвали с головой. Большой популярностью также пользовался воровской прием с похищением головного убора в тот момент, когда гражданин посещал общественный туалет.
Читайте по теме:
